А почему бы и не поделиться интересными записками, рассказами, поэмами, ведь ценители всегда найдутся, может быть и немного, но все равно-«если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно!» ©

Хлам sweet хлам
(вместо эпиграфа)

Люблю поезда, очень. У меня с ними давняя психологическая совместимость, как и с трамваями (эти вообще золотое сечение в транспорте, в них уютно, гармонично и медленно). Чего не скажешь о самолётах и водоплавающем транспорте. К тому же не ездила на поездах лет…много, — их обаяние за время лишь окрепло. Не было шансов обытоветь в размене ежепользования: это лучший способ хранения любви. Нравится мне эта оголтелая коммуникативная лотерея на колёсах, пропахшая креозотом. Никогда неизвестно, с кем тебе придётся говорить и до чего вы договоритесь. Поезд не средство передвижения! Это школа экстремальной коммуникации.

Магия рельсов по-прежнему волнует, не позволяя себя объяснить. Острейшее состояние дороги — там. И не надо ворчать на РЖД: нести непредумышленную романтику людям – благородно, но не всегда благодарно.



У каждого вокзала есть лицо и голос. Вот он внизу: стоптанный проплёванный перрон, седой и молчаливый. Видел сто раз и всё — не скажет никогда и никому. А вон там: откуда-то сверху и далее везде — шипящий скрип голоса, едва после бронхита, подающий поезда и что всего «пять минут». А ты – последняя затяжка, кому-то носом в плечо, и конечно же буду писать- запоминаешь кожей здешний воздух, но одной ногой уже в вагоне. Этим голосом можно озвучивать все кина на свете, с вековыми дверями в главных ролях.

По-моему они едины всюду – либо голоса проходят жёсткий кастинг, либо один и тот же тембр однажды взяли на прокат, попросили делать в нужных местах паузы, а позже раздробили плёнку с записью на тысячи российских городов. К сопрано, контральто и меццо-сопрано, безусловно, стоит добавить пиццо-вокзало. Обгоняя себя и падая с букв, голос спешит — спешит- спешит про «Нижневартовск-Уфа на третий путь нумерация вагонов с головы хвоста стоянкадесятьминут, пафтаряяяю». Голосу доплачивают за голос, уверена. За поддержание традиций. Иначе, прости господи, перепутают с аэропортом и метнутся не туда, обрушив расписание. Притом тётку от голоса никто никогда не видел. Это хтоническая вокзальная субстанция.

Железнодорожные пассажиры тоже едины, их не спутаешь с другими.Разноопаздывающей походкой спешат к своим вагонам и проводницам, таща лица и поклажи. Иногда их несут группы поддержки, кто — то заскакивает, кого-то подбрасывают, протискивают, впихивают: популярные виды спорта отъезжающих. Личные и групповые зачёты. Проводницы в рифму притопывают на перроне, даже летом, отчего-то красны лицом и крупно-подозрительны: ты можешь стибрить у них титан с кипятком, повиснуть на стоп-кране или оторвать дверцу тамбура на память. А то и вовсе отцепить тамбур – а ей ещё бежать до Зинки в пятый вагон, чтобы просплетничать Тамару Арнольдовну из СВ…страшно же! Я люблю проводниц за их искреннейшую, почти дистиллированную подозрительность и умеренно-кроткий нрав.

… Поезд дёрнуло, уколом ревматизма в поясницу. Стихийно-образовавшейся субкультуре, замкнутой в железной коробке на несколько часов, дали величественного пинка. Выплюнул гудок — поехали.

Самое интересное всюду – люди (если нет ничего более интересного). Как быстро и неутомимо всяк вносит себя, наэлектризовывая воздух и прилегающие. Один за 10 минут обнесётся уютом, накопает вокруг себя рвов, через которые переплыть – грех и грубая интервенция. Корзина, картина, картонка, и он — в центре композиции. Разве что без герани на окне и тёщи на самоваре, а в целом …под ключ. Другой накроется газетой, и, спрятавшись за миллионом печатных знаков, проедет до пункта назначения отшельником. Он всюду такой. Обязательно – обязательно будет тот, кто стукнув, поколупав, повертев, начнет взвывать к мирозданию в скромном лице проводницы на неисправности, неполадности и рукоизпопырастущности. На сервисно-государственном уровне. Если их нет — он очень стукнет, сильно отколупает, крайне довертит, и уже доломает нафиг…и это тоже часть его железнодорожной инициации.

Есть граждане, буквально падающие в вагон с потолка. Одни всегда заходят, другие — падают. Может у РЖД давний просроченный договор со школой ДОСААФ? Понятия не имею. Но десантируется этот сорт пассажиров шумно, с мороза, расстёгнуто, источая дезодорант с ароматом привокзальных чебуреков, здрасьте, и вот его сразу много-громко — много на квадратный метр отъезжающих. Кто-то всегда лежит на полке, — ты только зашел в купе, а он уже лежит. Может это домовой поезда, и он тут стационарно положен.

Всю эту пестроту объединяет священный ритуал — немедленно, едва колёса разменяли первый стук — поесть. Способ столбовки незнакомой территории? Личный автограф в групповой анкете данных? Не знаю. На совместную медитацию тянет едва ли. Может и вовсе обмен интимными флюидами. Не суть. Суть в том, что все безудержно начинают тащить в рот. Оральная стадия совместного пребывания, первая меж прочим.

Плацкартный проезд душевней и богаче купейного на сюжеты и драматургию. Тот слишком обустроен и накрахмален – нету в нём жизни с её искрящей кривизной. Бытовой коммунизм, косо уравнивающий абсолютно чужие руки-ноги-головы-чемоданы-биоритмы-лунные фазы. Не знаю, может нынешний сервис совсем дошёл до ручки Паркер и в люксах подают поющего Баскова в крем-брюле, по одному Баскову — на морду населения, но зачем тогда вообще нужны поезда? Какой купейный кондиционер, разговаривающий со мной на трёх официальных языках ООН сравнится в харизматичности с одеялом, повешенным на окно, чтобы тебя не сдуло к чертям собачьим в коридор? А мастер-класс плацкартной йоги? Это когда левой ногой цепляясь за скользящий матрас, чтоб не навернуться на пол, а правой — отбиваясь от вездесущих мужских щупалец ты торопишься-торопишься уснуть на сумке под подушкой. А сопрут ибо! Притом неясно — сумку или подушку. Никогда больше я не спала на сумках и не видела как спят головой на новых итальянских сапогах, крепко зажав между коленей дорожный ридикюль. А классическая дилемма русской интеллигенции с верхней полки: поспать или всё-таки вытянуть ноги? А иерихонская труба проводницы «Подъезжаааааем!» — ранним утром дрелью — прям в мозжечок, и в любое время суток «Санитарная зона, уважайте город N — писайте молча, про себя». Руки прочь от дармовых экстерн-курсов аварийного выживания! Оставьте нам наши святыни. Только РЖД за несколько часов доходчиво объяснит, чем дорога отличается от Пути. И не надо про тибетские монастыри и ашрамы — у нас своих дао как ромашек за баней.

В качестве оплаты за удобство всегда улетает душевность. Из ста сорока двух неказистостей связанная, как звенящая первая любовь. Там конечно еще гормоны и мама уехала на дачу, но химия – та же.
С поездами как с людьми.

Кстати, про лунные фазы. Что луннее прочих.
В плацкарте ехала бабушка с внуком. Внук был вполне усат, Павлик, и находился в возрасте, когда втихаря, но безответно любят передовицы плейбоя. Бабушка (стальные бигуди, железные нервы, увойнынеженскоелицо), развратившись бесплатной слушательской аудиторией, громко разговаривала историями о детстве то ли Павлика, то ли Любы – она регулярно путала своих внуков и пребывала в режиме щадящего маразма. Павлик в упор не признавался, Люба ли он: едва поезд отъехал от перрона, детина забрался со своим 45 размером ноги на верхнюю полку, накрылся одеялом и стал выжидать. Чего – мы узнали позже. Смеркалось. Старушка — божий баобаб, утомив слушателей 456 главами Павлиады, отработала Гомера, собрала овации и завалилась спать. Вагон томно выдохнул. Машинист на радостях темпераментно пропустил две остановки. Фонари за окнами в знак солидарности приподняли шляпы. А потом.

Если.

…если помножить низко-пролетающий реактивный самолет на мычание, близко-издаваемое слоном в фазе гона, мы все равно не получим храпа бабушки то ли Павлика, то ли Любы. Гренадер в байковом халате был беспощаден в трелях. В моменты крещендо лампочки на потолке притухали и что-то мелко дребезжа, всхлипывало в туалете. Коварная старушка выдавала музыкальный партии не балуя, дозировано, перфоратором буравя земное ядро, по одной ей известной интервальной схеме. Кто-то сверху, поймав затянувшуюся паузу, скомандовал «За-сы-пай!». Пока не началось, чем разбудил бабушку, вместе с Павликом. Качели продолжались до утра: спать могла либо бабушка, либо мы.

…За окном проезжает много жизни. Только мы вперёд, а она — назад, едва мелькнув в окнах. Тяжёлые портьеры лесов сменяются матрасами полей, что-то чахлое, потом снова густо-отечественное; запятые пасущихся коров — летом, сгорбленные вопросительные знаки мужичков на лошадках – зимой, точки собак, разбрасывающих лай в погоне — внесезонно. Всегда и всюду находились сферические дуры, что путали колёса велосипеда с колёсами поезда.

Лишь раз я с особой жестокостью опоздала на поезд. Представляете? Единожды за свои 36 опоздала на его 16, не литерных, но всё же. Нестрашно опаздывать когда ты опоздал наглухо, и бабки с астраханского перрона уже тычут носами вобл в окна магаданского поезда. Фиг бы с ним. Но этот, паскудник, задорно вильнув на повороте задницей, делся прямо из — под ног. Валил волшебный, понарошный, почти мосфильмовский снег — тот, что валят на съёмках сверху из какого-то киношного синхрофазотрона. Такие хлопья — величиной с половозрелую болонку. Падают они густо, часто и совершенно неестественно- ну это чтобы мы сразу поняли, что кино — апологет условности. Так вот… рельсы не успели тогда толком покрыться болонками, ещё вовсю гудели и ныли поездом. Было красиво, щемящее- сентиментально, прям «Шербургские зонтики», или даже лыжи, пропустите уже Денёв к микрофону. А я? А мне — слезы, заевшую молнию на сапоге, горько-девичье, и что-то вывалилось из сумки на бегу. Мелко-девичье.

…В поезде никто никому и никто никого — исповедальность нагнетается, засасывая в воронку назревающего смерча всяк и каждого. Ею гудит воздух и жужжат застиранные занавески. Люди заносят в вагон свои шероховатости, милые каверзы, пердюмонокли разных лет издания совершенно не заботясь о реноме. Оно осталось там и догонит при выходе. Но пока все закрыты дверью вагона и брошены на произвол рельсов — открытость царит, хоть топор вешай. Поезда — это духовные бани, где ускоряющий веник – количество км от родного дома. Некоторые сразу заходят в купе историями вперёд…вещи они занесут чуть позже. Затаскивают свежие влюблённости, успешные разводы, баллады про шефов и хокку про их секретарш. Всем пишущим – в поиске укуса вдохновением – можно посоветовать железнодорожную терапию. Ну или хотя бы профилактическую сезонную вакцинацию.

… Коллекционные, марочные душевные стриптизы я созерцала в юности — жила тогда на два города, плюс вокзалы, по нескольку раз в год перетаскивая себя из казанской студенческой общаги в самарские дали и обратно. Вместе со мной перетаскивались откровения: больше нигде и никогда я не расстегивала столько пуговиц при скоплении народных масс. Уверена- массы тоже. Сложно сидеть в сейфах и на замках, когда вокруг балаган эмоций, сорванные молнии и приспущенные брюки. Один собеседник, помнится, до того приспустил брюки, что как честная слушательница, я была обязана выйти за него замуж. Мы даже не вышли на одном перроне. Всё ограничилось двухмесячной перепиской, полной симпатических поцелуев, громких многоточий и среднестатистических полутонов, принятых между среднестатистическими влюблёнными. Одни постигали высоты порнографической связи, мы мужественно зондировали глубины каллиграфической. Не жалея печатных знаков и чепухи. Позже нашу страстную переписку переехал новый поезд, с новым собеседником. Я изменила адресу с другим индексом, но и очередную любовь почтальон уже вскоре устал засовывать в ящики.

Романтика настоящей поэздии …. чай. В матёром гранёном стакане. Милая ретро-безделица в дребезжащем мельхиоровом подстаканнике, с кружком лимона. Сейчас такое есть? Понятия не имею, может и чай уже подают через индивидуальные трубочки, подводимые к койко-месту. Это же легендарная мизансцена! Китайцы, что бы вы понимали в чайных церемониях! Когда полусонная, полуодетая, полуприехавшая, стучась головой о торчащие с полок ковылём ноги-руки-головы-чемоданы, ты, разливая на себя этот самый чай, обжигаясь, дуя — дура! — качаясь в ритме танго, шаг вперёд — два назад, чуть в сторону, ой, извините, и снова вперёд, ловя большим пальцем ноги большой слетающий тапочек — пробираешься по коридору от титана до своего плацкартного отсека. А-а-а-а! Вот это церемония церемоний! Китайцы, Басков, посторонись! Залезь обратно в своё брюле, Николай.

Однажды в жару стоял июль и всеобщее предынфарктное состояние. За сутки поезд раскалился и на его крыше можно было жарить козлят-табака. Вагонно-плацкартные дамы, соблюдая очерёдность, роняли себя в обмороки где попало, пили валидол и занюхивали нашатырём. Джентльмены перешагивали через дам, спотыкаясь к единственному работающему на весь вагон окну. Это было в моем отсеке, а как иначе. Катаклизмы? Наберите мой номер. Отдушина работала так себе: извинившаяся басом за все РЖД, проводница ногтями отскребла щель в окне и все начали из неё дышать. Через меня, разумеется: в ту ночь поспать не удалось. На краю моей полки перманентно сидело от трёх до пяти поп, и среди поп наблюдалась постоянная ротация. Можно было открывать ЧП, но если бы молодость знала. Ближе к ночи вертеп крепчал: обмотавшись мокрыми простынями, свободные дети Эллады начали поступательно терять последний стыд. Транспортное средство, укомплектованное нимфами и сатирами всех конфигураций и степеней опьянения могло снести фантазию Эсхилу и Аристофану, чуть позже — Фрейду и Ионеско. Одна проводница бодро держалась до последнего, не сильно доверяя искусству. Впрочем, она редко выходила в коридор, втихаря уважая законы сцены. Парочка богов плодородия, напрочь забывшись, прямо в образе вышли покурить на целомудренный ульяновский перрон, чем смутили гордых аборигенов: ведь история — это к ним. Гастроли театра Нашатырки, контрабандой провозящего античные пьесы в авангардной постановке молодого, но уже поддающего…режиссёра. Со стороны мы были наверное так, не менее. А вы говорите.

И снова безэховая тишина и тьма по ту сторону поезда. Глухие километры без телевизора, спутниковых тарелок и магазинов Перекрёсток. И вдруг как лужа среди Калахари — три кукольных домика. В окошках живёт кукольный свет, фикус и шторки. Сейчас Барби в кокошнике задаст корм поросям и взмахнёт коромыслом встречному поезду. Откуда они здесь? Зачем и как? Что делают люди в луже? Ни до, ни после них — ничего, большое вытянутое на пару часов поездного времени – гулкое ничего. Пространство, зарисованное травой. А они есть. И даже влюбляются, раз домиков — три. Вот эти аутичные россыпи избушек всегда возмущали воображение. Такой честный, не программный дауншифтинг… диву даешься. И там ведь тоже голубые огоньки, оливье и круглосуточный Мягков на 31 декабря. Вполне возможно это российские железнодорожные миражи, вызванные припадком вагонной клаустрофобии.

А эти скоропостижные влюбленности, возможные лишь в транспорте? Ты, он и вагон. Клод Лелуш опять вздохнул и затушил «голуаз» о край пепельницы. Декорации поезда классически располагают к снайперским ударам в адреналин, ну или в то, что у нас гуморально обслуживает мимолётности. Полумрак, полуоткрытые, многочисленные – и в лоб и по лбу — двери, маскарад переодеваний, мелькнуло хрупконогое и вполне на голое тело, ночное небо в крупную звёздочку, всегда без спутника одна, поволока тамбура, вскользь лодыжка конечно случайно, тяжёлый фон проводницы, раскалённый эфир, она скорей всего заму, а может быть и …и дверью так неслышно «хлоооп». Всё. Флёр, флирт и пошла -пошла дымовуха по сцене. Актёры созрели для спектакля. Много раз видела, как в вагон заходят один и другой, а выходят оба, но уже другие. Впрочем, и сама.

Но именно в купе мне тотально везло на попутчиков: три Ивана, одна я. Наличие незнакомки на троих мужчин действовало однообразно -воодушевляюще и умиротворяюще. Этого бы не получилось и у трёх незнакомок. У поездной философии своя логика. Там бы пришлось сражаться за внимание, с распределением золота-бронзы-серебра, а тут. Чистая идея женского пола, эфирное создание, инвестирующее эманациями, сидит и повышает эстетичность окружающей среды. Ну как фонтан: совершенно бесполезная, но атмосферная штука. Я становилась новогодней ёлкой, вокруг которой до утра велись говорительные хороводы. Даже когда я засыпала под их медитативный, полный гипербол и метафор бубнёж. Хороводы всё равно продолжались, в фоновом режиме румынского оркестра. Мужчины рыцарели на глазах и совершали подвиги, до посадки в купе им не свойственные. Я засыпала и улыбалась.

Самые тяжёлые соседи — командировочные и военные. Командировка – это агрегатное состояние человека. Который начинает быть холостым уже с подножки вагона и всячески призывает окружающих разделить его энтузиазм и принять активное участие. Накал предпенсионной эротомании и гастрономический нуар. Жареная курица, водка, нынче не то что давеча, пельмени в банке, ноги в носках, за амбре которых хозяина можно привлечь по статье за междугородный терроризм. Взор с поволокой, дешка, а вы куда едете? демонстрация фото жены в профиль и анфас, плюс две дочери, одна из которых на поверку оказывается внуком. И снова курица, водка, и мы бывали рысаками, остановите колесо Сансары. Размаху нет- пойду схожу по вагону. Не все оказывались так плотно женатыми, как того бы хотелось женам. И вот эта самая неплотность очень утомительна. И чем ощутимей поводок, оставленный в твёрдой руке супруги и становящийся всё длинней, разболтанней и свободней, тем скорей хотелось набрать её номер и крикнуть «Приехайте и заберите! Ваш Великий Могол распоясался в дугу и штурмует дверь туалета, а там барышни и этикет. А к утру начнётся инкарнация Мамая и другие рецидивы, приехайте — соберите мужа по частям, утирка слюны за счет заведения. Точка ». И положить трубку.

Как-то возле меня пол-ночи падал командир воинской части. К ногам разумеется, со второй полки — вестимо. Падал профессионально, мужественно, сгруппировавшись. Всякий раз шинелью сначала. Может у них там курсы? Приставленный к нему солдатик преданно поднимал начальника и, отдав честь в перегар, укладывал на место.

Или вот тоже фрукты из витаминного бутика: доморощенные интеллектуалы, воспитанные на Леви-Стросе и маме, чудом выжившие и удравшие от жены с телевизором. Зажав тебя в угол купе Бергманом — с одной стороны, и Ницше – со всех остальных, он с момента посадки и без анестезии начинает знакомить тебя с объемом своей личности, без намёков на досрочное освобождение и амнистию. И надежды нет….Его речеиспускательный аппарат ретив, ему надонадонадо успеть проговорить все не проговоренное за 20 лет совместной жизни с женой, общающейся с телевизором. Тут главное не растеряться и спросить про чем закончился Дукалис, и закончился ли вообще. И сразу под дых, пока горяченький — зелёными пришельцами с ТВ-3. И ресницами так шлёп-шлёп.

Ах да! Чуть не забыла культовую поездку. Ехала я в одном купе с литераторами. Они же ехали со всей мировой литературой — по ролям, вслух и с выражением плюс национальная гордость. Что там серебряный век с его кабаками, полными незнакомок, дышащих духами и кальянами. Литераторы ехали не абы куда, а на круглую годовщину нашего Мусы Джалиля, справляемую отчего-то там, в Москве. Полтора вагона плюс туалет, туго набитые джалилеведами всех научных степеней и сексуальных ориентаций – это вам не стадион с Аргентина-Ямайка под окном. Всего за час поэты превратили вагон в цитадель высокого штиля и резервацию богатых духом, притом без справок из домоуправления и согласований с ниже — выше – сидящими и лежащими инстанциями (не одна я в том вагоне была не литератор). Декламировали что-то пафосное — на вылет слюны. Весь день вода из умывальника лилась рифмованно, а унитаз смывал гекзаметром. Правда к ночи вся рафинированная братия гурьбой перекатились в ресторан. Один из изящных словесников, с кем я, смертная, делила купе, вернулся из ресторана под утро, настежь и пьяным в Бодлера. Звонко покрыл трёхэтажным белым стихом проводницу, оставившую в коридоре ведро, — о которое он навернулся и упал, пережив свой маленький персональный декаданс. Наконец-то мы услышали нормальную, функциональную речь и облегченно выдохнули: жить будет. Я ожидала пламенную стрельбу лесенками Маяковского, но надежд моих он не оправдал. По тому злосчастному коридору невольник чести шёл не один, а с ведущей джалилеведкой из соседнего вагона. И этот факт страшно усугубил драму. Обнимая узкого специалиста за широкие места её личности, поэт не смотрел под ноги, где тлен, и прах, и скорбь земныя. На чём и погорел. Но путь поэтов тернист. Впрочем, о роковой печати их цех заранее предупреждают — едва они начинают «ласкать и карябать». Так что нечего.

*******

…Ехать. И опять какая-то российская глухомань: уютно ёжиться, щурясь на резкий свет за окном. И пляска теней — на стекле, и с визгом — встречный, и гудёж — в проводах, и с тишиной — тьма. Мчаться…

Пронзительная бездомность. Обалденная. Оглушающая. Несравнимая вообще.

Люблю поезда.

Очень.

©
tornadama-77.livejournal.com/20305.html

Я вот прослезилась, если честно. Вспомнила свои ностальгические моменты из жизни… А какие у вас впечатления?