Здравствуйте. Наблюдая недружественную информационную толкотню некоторой несознательной зарубежной прессы, связанной с проходящей в Сочи Олимпиадой, пытаюсь, как и многие, разобраться в причинах и истоках происходящего. Память услужливо выдала мне один случай из 2008 года. Мне тогда довелось по просьбе хорошего знакомого покатать пару немецких журналистов по маршруту Имеретинка–Красная Поляна и… адлерский мусорный полигон.

Знакомый мой имел некоторое отношение к журналистской братии, неплохо знал английский и с подобной просьбой обращался не в первый раз. Я редко отказывался: помимо интересной поездки всегда с лихвой оплачивался бензин, плюс была возможность побольше узнать о происходящем тогда в Сочи.

Выехали мы утром, загрузив в мою «Оку» пару довольно крупных немцев, ожидавших нас у Зимнего театра. О марке автомобиля они были честно предупреждены заранее, потому без возражений и старательно инсталлировались на заднее сидение. Правда, мы не предупредили их, что в Имеретинке был последний день распродажи огурцов из ликвидируемых под застройку олимпийских объектов теплиц… но мы и сами узнали об этом только утром.

Пропустить это действо очень не хотелось, потому что цена была более чем вдвое ниже, чем на сочинском рынке. Моему товарищу.удалось хорошо обосновать необходимость ненадолго заскочить в Имеретинку, немцы(забыл сказать, что один из них очень прилично изъяснялся на нашем языке) не возражали, им явно хотелось увидеть за день побольше русской экзотики.

Домчались до Адлера быстро: это был первый год после выигрыша в Гватемале, город еще не заполонили большегрузы, машину можно было мыть раз в два месяца и Новый год возле сочинской администрации, больше похожий на празднование Курбан–байрама, еще не стал суровой реальностью. Пробрались через пустыри Имеретинки к оранжереям и действительно загрузили огурцами багажник" окушки «до верхнего края спинки заднего сидения. Немцы очень внимательно наблюдали за нашими действиями, непрестанно переговариваясь между собой и иногда улыбаясь. Поездка представлялась им занимательной, и они не ошиблись…

Всю дорогу в Поляну на заднем сидении бюргеры щелкали затворами, продолжая обсуждать что–то между собой. Язык у них, скажу я вам… только один знаю неблагозвучней — чеченский. Наблюдал как–то за тремя строителями из Ичкерии: впечатление было, будто лают друг на друга. А всего–то просили друг у друга то молоток, то рулетку…

Последний подъем перед Эсто–садком дался груженной немцами и огурцами машинке нелегко. Но она, неистово молотя своими двумя цилиндриками крошечного движка, таки справилась, даже не закипев. Чудо русского автомобилестроения…
Повозив в немцев по Поляне и Эсто–садку, перекусив в какой то кафешке, собрались в обратный путь. Гости просили завезти их, если останется время, на адлерский мусорный полигон, которому предстояла рекультивация по ФЦП.

Туда надо было попасть засветло, и мы двинулись в обратный путь. Груженая „Ока“ легко катилась с горки навстречу намечающемуся закату…
Примерно через час мы уже пробирались по лесной дороге к поселку, который интересовал тогда многих журналистов. Дело в том, что располагался он чуть ниже полигона, и мусорный вал уже погреб под собой несколько строений. На тот момент было известно, что построены дома там были без разрешения, давно, когда мусорная куча еще не достигла таких чудовищных размеров…

Машину бросили на въезде, там нас уже встречал один из местных жителей, мы последовали за ним, по пути перепрыгивая ручейки, стекающие через дорогу в близлежащую речку с говорящим названием Малая Херота. Ручейки были разного цвета, с оттенками от красноватого до бледно–зеленого. Запах появился еще когда мы вышли из машины…

Деревья расступились и нашим глазам предстала апокалиптическая картина: два или три дома, перекошенные напором огромного вала мусора, еще несколько стояли в стороне, ближе к реке, они тоже утратили первоначальное вертикальное положение. На самой вершине мусорного вала тарахтел трактор, казавшийся игрушечным, из–за расстояния. Он старательно разгребал свежепривезенные кучи Мы остановились у вагончика, расположившегося неподалеку от подножия колоссальной горы отходов жизнедеятельности человека, озираясь по сторонам, все были просто подавлены увиденным, даже немало повидавшие журналисты.

Мало–помалу возле нас собралось человек десять местных жителей. Немец, разумеющий по–русски, начал было расспрашивать одну из женщин, но тут всеобщее внимание привлек пронзительный скрежет открывающейся двери вагончика, на импровизированную веранду, обустроенную в торце вагончика, вышел человек кавказской наружности (абхаз, как впоследствии выяснилось).

Одет он был во что–то очень незапоминающееся, вроде серой рубахи и непонятного оттенка штанов, на ногах имелись дырявые шерстяные носки с выглядывающим большим пальцем.На вид ему можно было дать лет пятьдесят, он явно уже успел принять что– то для тонуса и принялся с интересом нас разглядывать. По каким– то неуловимым отличиям в одежде, выражении лица часто можно определить иностранцев, и обитатель вагончика тоже сумел это сделать, несмотря на легкое подпитие. Вообще, журналистам обитатели этого ужасного места не удивлялись, мы явно были там не первыми.Абхаз собирался толкнуть речь, и, оперевшись для уверенности на поручень импровизированной веранды, не замедлил начать, обращаясь как раз таки к немцу, понимающему русский язык.Сказал он следующее: „Вот посмотри, что с нами сделала наша страна. Под той кучей, сзади меня, погребен наш дом, я сам построил его, двадцать лет прожили, дочка там родилась… и что нам теперь делать, куда мы пойдем?“

В этот момент я решил подойти чуть поближе, сделал шаг вперед но твердая и сухая с виду земля вдруг мягко подалась, чавкнула и брызнула струйкой какой–то желтоватой жидкости. Быстро вернувшись на проверенное место, я продолжил слушать абхаза.Говорил он довольно долго, минут пять и смысл сказанного сводился к тому, что их добротный полутораэтажный дом мусорная масса поглотила первым, он загодя перетащил вагончик, служивший им раньше сараем, подальше от дома, сейчас с женой и двенадцатилетней дочерью ожидают решения своей участи, в этом временном жилье.

Рассказчик вдруг остановился, на миг задумался и негромко спросил у меня, как ближе всех стоявшего:»А они, вообще, откуда?".Услышав, что из Германии, вдруг чуть протрезвел и, посмотрев как–то недобро на немцев, сказал особо запомнившуюся мне фразу: «Вот ты видел, да, что с нами сделала наша Родина, но, сука, если опять война будет, с вами или с кем еще, я пойду и буду...» Тут он вдруг зашелся в приступе сильного кашля, долго пытался его унять, чтоб добавить что–то важное, но, так и не сумев, исчез в недрах вагончика. Немцы как–то слегка стушевались и предложили заканчивать, им еще надо было куда–то успеть. Мы с радостью согласились, находиться там было действительно тяжело, от миазмов свалки с непривычки кружилась голова.

Попрощавшись с обитателями этого ужасного места, мы поспешили к леску, в котором оставили машину. По пути мое внимание привлекла картина, которую я и сейчас могу воспроизвести в памяти в мельчайших деталях и красках.Между дорогой и крутым склоном холма приютился маленький, ухоженный огородик. Он был подсыпан хорошим черноземом чуть выше уровня земли, росла на нем молодая петрушка, совсем юный низенький зеленый лук.

Грядка эта была окружена канавкой, в которой после ночного ливня журчал ручей красно — коричневого оттенка, с вкраплениями радужных капелек моторных масел. С бугра стекал второй ручеек, явно синеватого оттенка и, слившись в придорожной канаве в один поток вся эта смесь исчезала в трубе, проложенной под дорогой и выходящей прямо в Хероту. Немцы стояли, ошеломленно глядя на эту грядку, затем один из них, зачем–то оглянувшись по сторонам, поднял фотоаппарат и быстро сделал несколько снимков.

Мы уселись в машину и постарались покинуть это проклятое место как можно быстрее. Не сговариваясь, решили не заезжать в Яхтклуб, куда традиционно заглядывали после Красной Поляны, несмотря на очень приятную кафешку с огромным балконом, выходящим прямо на стоянку покачивающихся на волнах красавиц яхт. Есть никому не хотелось… Мы со знакомым молчали всю дорогу, немцы немного поговорили на своем угловатом языке и тоже затихли. Высадив их на Патерсоне, я забросил знакомца в центр, доставив его и мешок с огурцами к самому подъезду. Хотелось быстрее остаться одному и обдумать увиденное…

Я и сейчас иногда размышляю над той ситуацией, когда вспоминаю. Конечно, здорово, что убрали абсолютно неуместную в курортном городе свалку, очень надеюсь, что люди получили таки жилье, ситуация была у них сложилась просто дикая, с трудом поддающаяся пониманию. Я просто вспомнил, как это было в далеком уже 2008 году и постарался описать, не давая своих оценок.

Но один вывод я все таки сделал: если бы мне сейчас предложили покатать иностранных журналистов по таким болевым точкам — отказался бы. Наших, российских — сколько угодно, частенько благодаря им разрешаются подобные ситуации. А иностранцев — по достопримечательностям, хватит нам уже перед заграницами язвы свои выставлять, тем более по–разному они потом используют добытую информацию. Это — наша страна, нам в ней и порядок наводить.

Ну вот, как–то так. Захотелось поделиться с вами, не взыщите, —как сумел…